Депортация чеченцев и ингушей 23-го февраля 1944-го года.

- Мне тогда было лет 5 или 6. Помню немного. Маленькая была ведь. Но запомнилось то, что наша мать, - умная женщина, - дала каждому из детей какой-то ценный предмет. Мне, например, дала стекло от керосиновой лампы. Я была осторожная и бережливая. Брату - сито. Мы долго шли пешком. Спускались с гор. Асфальта тогда не было и грузовики не могли подняться к нам в село. Помню как дошли до речки. Взрослые переходили вброд. Детей переносили на руках. Кто-то сказал мне бросиьт стекло, а я не бросила и еще сильнее прижала его к себе. Засмеялся. Потом долго ехали на поезде. Нам повезло, - нашу семья посадили в один вагон. С нами ехала еще какая-то семья, не помню и несколько детей-сирот. Они с нами еще жили в Казахстане некоторое время. По дороге часто останавлись, в туалет. Солдаты открывали задвижки и приказывали выходить. А отец у нас был мудрый, он понимал, что это рискованно и каждый раз отвечал, что "мы не хотим". У нас для этого было отведено место, закрытой покрывалом. Когда кто-то туда заходил, начинали петь песни, чтобы ничего слышно не было, и стеснялся никто. А выходить было опасно. Мы знали, что поезд может тронуться в любой момент, и тогда бегущих за поездом опоздавших просто напросто расстреливали из автоматов. А еще я слышала, что одна женщина постеснялась, подумав, что ее увидят, и залезла под вагон. Ее раздавило, когда поезд тронулся. Отец это знал, и боялся что тоже самое может случится и с нами. Поэтому мы не выходили.

В Казахстане было очень холодно и очень голодно. Это была бедная земля. Казахам и так трудно приходилось, а тут еще нас переселили. Были конечно стычки из-за этого. Нас естественно не любили. Более того, казахи уже были наслышаны о нас. Советская пропаганда тогда хорошо работала. Казахам рассказали, будто идут страшные люди, с рогами, их не надо любить, надо закидывать камнями и т.п. Правда, на деле оказалось по-другому. Вместо того чтобы закидывать камнями, казахи нас боялись. Постоянно просили отца снять шапку и показать рога. Когда отец снимал шапку, они снова просили "показать" рога, думали, что он их втягивает в голову и прячет.

Зима была очень холодной. Особенно первая. Дров нет. Еды нет. То, что дают - смешно. Не хватало. Заработать негде. Посеять - не сезон. Правда, наш старший брат был очень трудолюбивым. О сразу нашел работу в колхозе. И стал самым лучшим работником. Часто приносил еду. Заработанную честно. А не так как рассказывали про нас. Мол, воруем только. Наша семья, и все, кого мы знали, зарабатывали честно. Потому и голодали. А надо было воровать, тогда бы сытые были, и дети все живые были. А у нас несколько детей умерло. Я имею ввиду братьев и сестер. Всего нас одинадцать было, а выжило только шестеро.

Помню как снегом заваливало дома до самых крыш. Если приходил гость, он в дымоход кричал, чтобы лопату подали. Открывали дверь, а там снежная стена. И сквозь эту снежную стену наверх проталкивалась лопата. Гость раскапывал ямку и падал к нам. Помню, что сарай примыкал вплотную к дому, и дверь была сразу из дома в сарай. Это чтобы за скотиной можно было и зимой смотреть, и не мерзнуть.

Старший брат женился, и нужно было ему или комнату или дом отдельный строить. Отец землянку построил. Его примеру потом многие поступили. А еще повезло, что отец был муллой. Его зауважали местные. Они тоже были мусульманами. Часто приглашали его на всякие религиозные мероприятия. А помимо этого отец и знахарем был. Однажды он вылечил какую-то простую болезнь, и про него слухи пошли, как про целителя и святого.

- Мне в 44-ом было 16 лет. Я уже тогда работал учителем в Шатойской школе. Направили для ликвидации безграмотности. В мои шестнадцать лет у меня были ученики старше меня в 3, а то и в 4 раза. То, что я был грамотным спасло меня и мою семью в Казахстане. Сначала я устроился на работу в поле. Потом устроился на работу в кузнице. Там было тепло. А это много значило для меня. Тепло означало жизнь. Однажды я расписывался в каких-то документах, и проверяющий заметил мой подчерк. Он спросил:"ты грамотный?" Я ответил: "Да". И тогда он предложил мне работу. Я должен был контролировать раздачу карточек на хлеб и другое питание. В общем, работа была завидной. Тогда я этого не знал, и отказался. Мне хотелось работать в теплой кузнице. А этот человек мне сказал: "Ты дурак? Знаешь от чего отказываешься? Ты же семью кормить сможешь! Ты же никогда голодным не останешься!" В общем, благодаря этому человеку все в моей семье, да и в других тоже остались живы. Еды очень не хватало, и он научил меня держать "мертвые души". Карточки лишние тогда оставались, и по этим карточкам можно было получать хлеб, зерно, другие продукты. Мне выдали сапоги, китель, кожанную сумку для карточек.

Однажды я шел среди дворов и увидел одну старушку, которая костылем ковырялась в  пепле недавнего костра. Я ее спросил, что она делает, а она ответила, что "иногда среди углей рыбьи головы встречаются, а в ним мясо чуть чуть бывает, вот и ковыряю". Мне ее стало очень жаль. Оказывается, у них не было кормильца. Люди помогали им чем могли, но и сами не жирно жили. Я дал ей несколько карточек и рассказал куда надо идти и получить хлеб. За это меня могли расстрелять, или посадить. Но я об этом не думал. Да, я совершил тогда преступление, но большим преступление было то, что сделало государство с этой старушкой и мной, и тысячами других таких же.

Семья этой старушки выжила. Она сама уже давно умерла, но с ее потомками мы до сих пор поддерживаем связь. Они в Ведено живут. В горечи и радости мы с ними всегда были вместе. Они не забыли то, что я сделал. Да это и не такой уж подвиг, но они всегда меня благодарят. Хотя подвиг был в том, что каждый из чеченцев тогда сделал.

"В Хайбахе в конюшне им. Л. Берия собрали людей со всех окрестных хуторов и сёл. Офицер НКВД приказал тем, кто не может идти, зайти в помещение, там подготовлено место, завезено сено для утепления. Здесь собрались старики, женщины, дети, больные, а также здоровые люди, присматривающие за больными и престарелыми родственниками. Это происходило на моих глазах. Всех остальных жителей района через селение Ялхорой под конвоем отправили в с. Галашки и оттуда до ж.д. станции. Примерно в промежутке с 10 до 11 часов, когда увели здоровую часть населения, ворота конюшни закрыли. Слышу команду: Огонь!...Вспыхнул огонь, охватив всю конюшню. Оказывается, заранее было подготовлено сено и облито керосином. Когда пламя поднялось над конюшней, люди, находившиеся внутри конюшни, с неестественными криками о помощи выбили ворота и рванулись к выходу…Тут же из автоматов и ручных пулемётов начали расстреливать выбегающих людей. Выход у конюшни был завален трупами".

"Иби — сына Довта, 20 лет, застрелили, когда он совершал намаз. Мой брат Алимходжаев Саламбек, 35 лет, работал учителем. Его застрелили, когда он шёл по дороге. Его жена ещё жива, зовут её Бесийла. Живёт она в Рошни-Чу по сей день. До сих пор она хранит косу своей сестры Пайлахи. Пайлаху вместе с её детьми расстреляли и сожгли в Хайбахе. Её труп опознали по одной несгоревшей косе. Газоева Иби застрелили конвоируя по лороге. Солдат ударил его прикладом и прикрикнул: «Быстрее шагай!». Иби остановился, повернулся к нему и плюнул в лицо. Конвой вытолкнул его из колонны и расстрелял автоматными очередями. Было это в местечке Кханойн-Юххе. Там же он и похоронен. Через 3-4 дна после выселения людей из аула Муше-Чу солдаты обнаружили в опустевшем доме лежащую Зарипат. Её расстреляли из автомата. Затем, завязав на шее стальную проволоку, выволокли на улицу, сломали изгородь и, обложив её остатками тело, сожгли. Стальная петля сохранилась. Закриев Саламбек и Сайд- Хасан Ампукаев её похоронили вместе с этой петлёй. Она была сестрой нашего отца. Жену Закриева Саламбека Сациту, 21 года, застрелили. Грудной сын Сайхан, привязанный к её спине, перелез и стал сосать грудь мёртвой матери. В этот день убили и жену Элькагаева Рукмана Маликат, 20 лет.

Когда хоронили убитых и сожжённых людей в Хайбахе, мы выставили около Галанчожского озера дозорных, чтобы предупредили, если будут подходить солдаты. Над всеми убитыми прочли посмертную молитву, эту молитву читал Гаев Жандар. Не отдыхая, несмотря на то, что тошнило от трупного запаха и кружилась голова, мы хоронили ровно два дня и две ночи..."