Депортация чеченцев и ингушей 23-го февраля 1944-го года.

«Населенного пункта Хайбах в Чечено-Ингушской АССР нет». 

В 1944 году в конюшне высокогорного аула Хайбах были заживо сожжены 705 человек. 
Старики, женщины и дети высокогорного аула Хайбах не могли спуститься с гор и тем самым срывали планы депортации. О том, что с ними случилось потом, рассказывает руководитель поискового центра «Подвиг» Международного союза ветеранов войн и вооруженных сил, возглавивший в 1990 году чрезвычайную комиссию по расследованию геноцида в Хайбахе, Степан КАШУРКО. 
— Почему именно вам было поручено возглавить чрезвычайную комиссию? 
— Накануне 20-летия Победы маршала Конева назначили председателем Центрального штаба Всесоюзного похода по дорогам войны. Я был капитан-лейтенантом ВМФ в запасе, журналистом. Считал себя учеником Сергея Сергеевича Смирнова, автора знаменитой «Брестской крепости». Коневу нужен был такой помощник, и он взял меня порученцем по особо важным делам розыска героев войны. 
— В СССР эта трагедия была засекречена. Как вы узнали о ней? 
— След ее обнаружился на Украине, у города Новгорода-Северского. В половодье берег Десны обнажил останки кавалеристов в кавказских бурках. Разведчики 2-го гвардейского Кавказского кавалерийского корпуса погибли 12 марта 1943 года, выполняя в тылу врага особое задание генерала Рокоссовского. У одного из них в непромокаемом пакете были смертный медальон, фотокарточка, вырезка из армейской газеты и письмо матери в Хайбах. Это был командир взвода Бексултан Газоев. Сообщаю о герое на родину. Ответ из Грозного: «Населенного пункта Хайбах в Чечено-Ингушской АССР нет». Но в письме матери Газоев указал адрес: Хайбах, Галанчожский район, Начхоевский сельсовет. Я вылетел в Грозный. 
«Дался вам этот Хайбах! — сказал мне Доку Завгаев, первый секретарь Грозненского обкома. — Ну, был до войны. А в войну не стало». Я настаивал: нужно найти родственников героя. Он долго уходил от разговора, но все же признал: «Люди сгорели при депортации». Как же так? Человек за родину жизнь положил, а его родных — сожгли? «Не кипятитесь! — осадил меня Завгаев. — Был указ Сталина. Об этой истории говорить и писать запрещено». 
— И что вы сделали? 
— Вернулся в Москву, чтобы найти архивные материалы. Документы специальной комиссии ЦК КПСС хранились у заведующего общим отделом ЦК. Пришлось обращаться к Горбачеву. Он дал разрешение. Я вновь приехал в Грозный — и в гостиницу потянулись люди. Умоляли не отступать: «На руках тебя понесем в Хайбах!» (были взорваны все дороги в запретную зону.) Председатель чечено-ингушского Совмина Сергей Беков предложил создать чрезвычайную комиссию по расследованию геноцида в Хайбахе. Председателем избрали меня. 
— Что вы увидели в Хайбахе? 
— Родовую башню, обгоревшие столбы конюшни. И стариков-чеченцев — они добирались туда двое суток. Мы кинулись на пепелище. К ужасу, моя нога провалилась в грудную клетку сгоревшего человека. Кто-то закричал, что это его жена. Я с трудом высвободился из этого капкана. Очевидец сожжения Дзияудин Мальсагов (бывший замнаркома юстиции) рассказал плачущим старикам, что он пережил на этом месте 46 лет назад, когда его прикомандировали в помощь НКГБ. Людей прорвало. Говорили о сгоревших матерях, женах, отцах, дедах... 
— Начало трагедии 1944 года известно: людей грузили в вагоны и отправляли в Казахстан. 
— Да, но подробностей не знают. Части и подразделения НКГБ и НКВД расквартировали в республике под видом прибывших на отдых фронтовиков. Утром 23 февраля был передан радиосигнал «Пантера»: приступить к депортации всего населения. В шесть утра 150 тысяч оперработников НКГБ-НКВД и «СМЕРШ», солдат и офицеров войск НКВД ворвались в дома спящих людей (на каждого — по три мирных жителя). Везли на грузовиках до железной дороги, оттуда эшелоны из товарных и скотных вагонов помчались в степи Киргизии и Казахстана, оставляя на перронах тысячи незахороненных умерших. В 11 утра Берия телеграфировал Сталину: «Выселение проходит нормально. Заслуживающих внимания происшествий нет». Вечером Берия устроил в Грозном пир. 
— Почему этих 705 человек не депортировали вместе со всеми? 
— Накануне был снегопад. С гор нельзя было спустить женщин с детьми, больных и стариков. Всех немощных согнали в Хайбах, в ту самую конюшню колхоза имени Берии. Конвоиры объявили: не хотите замерзнуть — утепляйте сарай. И люди соломой и сеном обкладывали стены, устилали пол. Начальник Галанчожского оперативного сектора доложил об успехах командующему операцией комиссару госбезопасности 3-го ранга генералу-майору Гвишиани. Спросил, что делать с детьми: просят есть. «Накормим всех!» — ответил генерал. В 11 утра на радиосвязь вышел Берия — и все решилось. Поджигатели побежали вокруг конюшни, Гвишиани скомандовал: «Огонь!» Ударили пулеметы... Вскоре пошел дождь, гася пламя, но люди были мертвы... 
— Все это вы узнали в Хайбахе? 
— Да. Кроме Мальсагова, были еще очевидцы — наблюдали издалека и не смели вернуться. Помнили об этом всю жизнь и не верили, что преступников накажут. Мы составили акт обследования. Признали: уничтожение людей в Хайбахе — геноцид, виновников должно предать суду. Чеченцы просили привезти к ним Гвишиани, пусть посмотрит людям в глаза. Я пообещал выполнить просьбу. 
— Невероятно. Вы собирались пригласить Гвишиани в Хайбах? 
— Мы решили выкрасть его. С помощью Звиада Гамсахурдиа прибыли в роскошный дом. Но судьба уберегла палача от ответа — мы опоздали: разбитый параличом, он скончался. В Хайбах мы вернулись через три дня. Горцы сказали только: «Шакалу шакалья смерть!» Под дробь барабана мы сожгли на том месте, откуда он командовал: «Огонь!», его полутораметровый портрет. 
— Что было дальше? 
— Через неделю прокурор Урус-Мартановского района Руслан Цакаев возбудил уголовное дело № 90610010. Cледствие тянулось три года. В конце концов расследование было поручено военной прокуратуре Грозненского гарнизона, затем передано в Ростов-на-Дону... Но довести его до конца так и не удалось, судебно-правовая оценка этого тягчайшего преступления так и не была дана, преступники остались неназванными и безнаказанными.