Пират

Статья, восстановленная с teptar.com

Пират

Давно у меня была мысль, изложить эти воспоминания из детства... И если бы не Didi Anhelo, возможно, этот рассказ все еще откладывался бы. В общем, постарался, как и обещал.

— Какая красивая! Откуда она? Почему она не двигается? Она дохлая?

— Нет, не дохлая.

— А что с ней? У нее глаза закрыты...

— Только один. Это дружок твой, из рогатки, прямо в глаз... И ушел, оставив подыхать... А на улице мороз...

— Бедная птичка! Зачем он ее так...? Какие же люди плохие! Ну, ничего, мы ее выходим. Занеси ее скорей!

Мы, с братом, соорудили постель из картонной коробки и тряпок, и уложили туда нашу «пациентку» укрыв ее полотенцем. Сестренка младшая, как всегда, лезет не в свое дело:

— Дайте посмотреть! Я тоже хочу поухаживать. Можно ее потрогать?

— Да уйди ты! — отгоняли мы ее. — От тебя только вред один. Не смей к ней подходить даже!

Родители повозмущались немного, по поводу «нового жильца»:

— Положите где-нибудь в сарае. Она же будет гадить в доме.

— Нет! — запротестовали мы. — Там ей будет холодно, она там умрет!

Родители недолго сопротивлялись (видимо и не собирались) и мы отстояли право больной. От родителей мы узнали, что птичка наша зовется «чIагIаг». Мы знали что «суьлий чIагIаг» (почему-то так ее называли) — это сорока. А эта, оказывается, просто чIагIаг, без «национальности». От соседа, зашедшего к отцу, мы услышали пренеприятнейшую легенду. В ней рассказывалось как эта птичка, именуемая «хьаьжой байъина чIагIаг» (сойка, погубившая паломников) повела за собой заблудившихся паломников, имитируя блеяние овцы. Паломники, следуя за звуком, полагая — где овцы, там и люди — шли, шли и провалились в пропасть.

— Да неправда это! Это просто сказки! — возмущались мы, когда сосед ушел. — Даже если это правда — при чем тут другие сойки? Если одна совершила зло — не все же они плохие? А нашей сойки, в то время, вообще небыло на свете. — защищали мы нашу птицу.

Естественно, все наши негодования были обращены к матери. Соседу или любому старшему, тем более отцу, мы не смели, не то что выражать подобные возмущения, а даже просто обращаться к ним не решались. Все свои проблемы, просьбы к отцу — только через мать.

Отец нам поведал потом, что эти птицы способны подражать любым звукам, и единственное что они не могут — это «вздох быка» или что-то вроде того.

В первый день, наша птичка не притронулась ни к воде, ни к зернам из куриных припасов на зиму, ни к кукурузной крупе, и даже не шевелилась совсем — лишь изредка, вяло открывала единственный глаз — другой был набухший и не открывался совсем. На следующий день, птица, совсем немного, поклевала и попила водички — это было наше первое достижение, чему мы были безмерно рады. Мы, с братом, поочередно дежурили, и главным образом стерегли сестренку, чтоб чего не натворила с птичкой. Благо, в школу ходили в разные смены — брат в первую смену, я — во вторую.

Возвращаясь из школы, я встретил того «палача-живодера» — дружка своего. Наехал на него, стал его отчитывать. А он, мол:

— А что тут такого? Это же всего лишь птичка...

— Да? — продолжал я. — И ты думаешь, ей не больно? А если бы тебя так? Аллах тебя накажет на том свете — ты будешь птичкой, а она из рогатки, тоже выбьет тебе глаз! Приятно тебе будет?

Вечером он зашел к нам с виноватым видом. Прогнать я его не мог, хоть и хотелось очень. Из наставлений родителей я знал что, нельзя выгонять вошедшего в дом с миром, даже если ты в ссоре с ним, и даже если он твой самый ненавистный недруг. Ну, помирились мы с ним (взрослым бы так уметь). После, он чаще стал захаживать — справляться о состоянии больной. Жалел о своем поступке. Приходили так же и другие дети. О птичке узнали все наши сверстники с нашей улицы. День за днем, птичка начала оживать. Мы очень радовались такому прогрессу. Клевать стала регулярно, и даже «ванны» принимала — залезет в тарелку с водой, и давай в ней плескаться, надувая перья и разбрызгивая воду во все стороны! А когда поднимет свой пестрый хохолок — прямо как попугай — яркие цвета, пестрые крылья. «Постель» ей уже была не нужна. Повесили мы для нее обруч на люстру, под ним поставили таз, и стал восседать наш одноглазый «пират» (так мы ее прозвали) на сем «троне»! Теперь можно было спокойно выходить играть. Сестренке не достать до обруча. Пират наш стал потихоньку совершать свои первые полеты по комнатам. Теперь осталось только дождаться весны, чтоб выпустить ее на свободу.

Свобода... Что для нас, детей, тогда означала «свобода»? — это в отсутствие родителей, в первую очередь, отлупить сестренку (за все ее шалости и капризы, которые она себе позволяла при родителях, как самая младшая и любимица отца) и тут же пожалеть ее, когда заплачет. Но самое главное — это залезть на заправленные кровати с «небоскребами» из подушек, на которые мать не разрешала даже садиться, и прыгать на них как на батуте, запускать друг в друга подушки, бегать, кричать... На морозе играть в снежки, кататься, кувыркаться в снегу до посинения — вот что для нас была настоящая свобода! Конечно, нам потом доставалось от матери. За «свободу» приходилось платить. Отец не бил, да и не было в этом необходимости. Хватало и одного его строгого взгляда.

Наконец пришла долгожданная весна. Наступили теплые деньки. Зачирикали птички. Решили мы выпустить нашего Пирата. Детвора собралась у нас во дворе. Пират отлетел метров пять... и сел. Взлетел опять и снова сел. Нет, решили мы, еще рано, он еще слабый. Еще с недельку посидел он на своем обруче. Снова у нас собралась детвора на торжество. Вышли всей толпой. Я из рук выпустил Пирата. Он долетел до ближайшей черешни, что росла у нас во дворе — сел на ветку и, посидев немного, мяукнул, как настоящий кот! Снова взлетел и пересел на яблоню стоявшую чуть дальше. Со следующего взлета, Пират улетел и скрылся из глаз...

Разные чувства, одновременно, мы испытали после этого. Это была и радость, за выжившую и выпущенную на свободу птицу и конечно было грустно...

На следующий день, приходит к нам пацан соседский, года на два младше меня, и заявляет:

— Вашу птичку кот сожрал. Ха-ха!

— Да чё ты врешь? Ты просто из зависти говоришь! — наорал я на него.

— Не верите? — продолжал он. — Пойдемте, покажу.

Мы, с братом, пошли за ним, зашли во двор к соседям и мальчик показывает нам несколько пестрых перышек, очень похожих...

— Ну и что? И ты решил, что это именно наш Пират?

— Да! Я сам видел, как кот схватил его здесь и утащил...

— А ну пошел отсюда, не то пинка получишь! — прогнал я мальчика.

Я обратился к брату:

— Он же врет все? Это же не наш Пират? Это не его перья, правда же?

— Конечно, нет! — успокоил меня брат. — Мальчик просто глупый. У индюков тоже разноцветные перья.

Брат всегда меня успокаивал и всегда защищал. Он был всего на полтора года старше меня но, он всегда был для меня опорой и старшим братом. Он говорил мне: «Ты должен уметь постоять за себя. Не всегда я могу оказаться рядом». Когда мы были еще мельче, наш брат, самый старший, который уже не жил с нами, устраивал между нами борцовские схватки. Однажды мне удалось положить брата на лопатки. Думал, обрадуется старшой моей «победе»... Не тут-то было — он подозвал меня и сказал пригрозив: «Если тебе удалось его повалить сейчас, и даже если ты всю жизнь будешь сильнее его — для тебя это ничего не значит — он, для тебя, всегда будет старшим братом, и ты его будешь слушаться. Ты понял меня?!»

Ночью, когда уже легли спать, мы шептались с братом:

— Интересно, а где наш Пират теперь?

— Да где угодно! — ответил брат. — Теперь он на свободе и летает, где ему хочется...

— А ну, дети, прекратили шум, и спать! — донесся голос отца с другой комнаты. Только я успел голову на подушку... открываю глаза — уже солнце светит в окно. Первое что заметил — пустой обруч, все еще висевший. Думал о Пирате в то утро, о тех перьях... Нет, не хочется о плохом...

Пират жив и летает, где ему хочется! Он на свободе!