1996 год

В этот день исполнялось ровно 4 года, как мы познакомились. Шел второй год войны. Мне было 19 лет. Ей только-только исполнилось 18.
 Наши села находились рядом и были самыми дружными во всей Чечне. Не было ни одного случая, когда между жильцами этих двух сел был хоть какой-нибудь, даже совсем незначительный конфликт, какие время от времени в Чечне случаются. 
За время войны население наших сел сильно сократилось. Кто-то убегал от смерти в другие регионы, кого-то смерть в образе российских ракет настигала прямо у них дома. Война шла ни за что.
Считайте это самой странной войной из всех, что когда-либо были.
Наша семья была одной из тех немногих, которые решили, что война долго не затянется и уезжать никуда не стоит. Спустя два года жестокой войны это мнение растворилось само собой. Мы решили уехать к нашим родственникам в один из российских регионов.
Уезжаем от войны в город, который отправил к нам своих сыновей с этой войной.
Считайте это самой странной поездкой из всех, что когда-либо были.
Уехать отсюда означало бросить все: бросить дом, в котором я вырос, бросить родных, бросить друзей, с которыми мы никогда не разлучались. Никто не даст гарантий, что мы когда-нибудь вновь увидимся.
Уехать отсюда означало бросить ее. Бросить свою любовь, бросить девушку, которая стала смыслом жизни. Бросить ее на войне, а самому бежать. Уехать отсюда означало забыть все обещания, данные друг другу, забыть все клятвы.
Это означало забыть тот день, когда военные действия более-менее утихли, и я решил пойти к ней. Сейчас это кажется странным, но тогда у нас не было телефонов, чтобы я мог позвонить ей и сказать, что я пришел. Единственное, что тогда оставалось — это сидеть и ждать пока я кого-нибудь увижу, кто мог бы ее позвать. Это могли быть ее сестры, это могли быть соседние дети. Но в тот день я никого не увидел.
Я стоял напротив разрушенного магазина и смотрел в сторону ее дома, в надежде увидеть кого-нибудь. Вокруг не было никого. Не было ни людей, ни животных. Не было привычного пения птиц. Казалось, даже они, все до единого, улетели прочь от этой мерзкой войны.
Я стоял более трех часов и был готов стоять столько же, чтобы увидеть ее. Чтобы посмотреть ей в глаза. Каждая наша встреча вполне могла оказаться последней. Смерть каждый день приходила забрать кого-нибудь с наших сел. Приходила в образе ракет, в образе пуль, в образе болезней, в образе голода. Приходила как за взрослыми, так и за маленькими детьми, которые ничего в своей короткой жизни кроме войны, смерти и слез своих матерей не видели.
Наконец я дождался ее. Она зачем-то вышла на улицу и, увидев меня, подошла. Это были самые счастливые мои минуты, если таковые на войне вообще бывают.
Это не было свидание, к которым вы сейчас привыкли. Никто перед своим любимым не наряжался и не красился. Никто не назначал свиданий. Никто не гулял по парку. Никто не разговаривал о тех надоевших обыденных вещах, о каких-нибудь там любимых фильмах или музыке. Никто не назначал время или место следующей встречи. Следующая встреча с большой вероятностью могла пройти только после смерти.
Считайте это самым странным свиданием из всех, что когда-либо были.
Мы только рассказывали друг другу разные истории с этой войны.
Рассказывали, как где-то кого-то убили.
Рассказывали как места, которые мы любили посещать, сейчас стерты с лица земли.
Рассказывали о том, что на месте, где мы когда-то познакомились, сейчас стоит кладбище и за два года войны оно стало чуть ли не самым большим в Чечне.
Считайте это самым странным разговором из всех, что когда-либо были.
Во время этой встречи тишину нарушил вз рыв ракеты, упавшей где-то недалеко. Началась перестрелка. Ракеты вз рывались одна за другой. Пройти через пол улицы, чтобы добраться до своего дома означало для нее пройти между двумя перестреливающимися сторонами, что равнозначно самоубийству. Я взял ее за руку и потащил в тот самый разрушенный магазин, у которого мы стояли. Спустя минуту на месте, где мы только что разговаривали, взорвалась очередная ракета.
Она, словно маленький испуганный ребенок, засела в углу, закрыла лицо руками и плакала. Я сидел напротив и старался как можно больше закрыть ее (конечно, я не прикасался к ней. То, что я потащил ее от пуль за руку уже было нарушением наших адатов, было нарушением нашей религии, но я не мог иначе). Мы сидели и полчаса слушали вз рывы в считанных метрах от нас. Слушали пробегающих рядом бойцов, даже не зная были ли они чеченцами, которые отдавали свои жизни ради наших, или это были русские, которые эти жизни у нас пришли отобрать.
Когда все это закончилось, ее мама в истерике выбежала на улицу, крича имя своей единственной дочки. Узнав голос своей мамы, она побежала ей навстречу, и они обнимались так, будто обнимаются в первый и в последний раз. Будто они прожили два года войны раздельно и сейчас встретились.
Я смотрел на все это с окна разрушенного магазина и думал: «Все-таки, я люблю ее сильнее».
Уехать отсюда означало забыть этот день, потому что именно тогда, в том разрушенном магазине я поклялся ей, что мы всегда будем вместе. Я обещал ей, что нас сможет разлучить только смерть. Приди она в образе ракет, в образе пуль, в образе болезней, в образе голода.
Вы, наверное, слышали о случаях, когда во время войны парень с девушкой женились. Да, такое бывало. Но вы вряд ли слышали историю, о которой я вам сейчас рассказываю.
После того как мы решили уехать я сообщил своим родным о том, что не могу оставить ее здесь. Я либо останусь сам, либо заберу ее с собой. Родители, к моему удивлению, отнеслись к этому вполне нормально. Они сказали, что сегодня же отправятся к этой девушке и поговорят с ее родителями.
На второй день мне сообщили, что и девушка и ее родители согласны, чтобы мы поженились. Конечно, не могло идти речи о каких-либо празднованиях этого события. Были выполнены минимальные обязанности, чтобы наш брак считался действительным. Оставалось только забрать девушку к себе домой. На второй же день после этого мы все вместе уедем.
Забирать девушку пошли я и мой сосед. Машины ни у кого вокруг не было. Да и откуда нам бензин достать. Мы пошли пешком.
Выходя из дома, впервые за время войны я увидел на лице своей мамы улыбку. Я отдал бы все, чтобы эта улыбка никогда не сходила с ее лица. Я обнял своего младшего шестилетнего, притом единственного братика и сказал ему, что совсем скоро вернусь домой и приведу с собой невесту — самую красивую девушку.
До ее села мы добрались примерно за час. Все известные дороги заминированы, поэтому приходится искать обходные пути.
Я ждал на улице, пока сосед выведет ее из полуразрушенного дома родителей.
Считайте это самой странной свадьбой из всех, что когда-либо были.
Я дождался соседа и, теперь уже, свою жену. Мы пошли домой. Опять заминированные дороги, опять обходные пути, опять часовая ходьба пешком.
Сосед мой, спасибо ему, был очень понимающим и пошел впереди нас, оставив новобрачных поговорить наедине.
На этот раз мы говорили с ней не о погибших близких, не о страшных случаях зачисток в селах, уносивших сотни жизней. Мы говорили с ней о том, как мы проживем свое будущее, куда мы уедем, как будем жить. Говорили, что вернемся сюда когда закончится война. Вернемся к своим родным, к своим друзьям.
Мы уже дошли до своего села. Вокруг было подозрительно тихо.
Считайте это самым странным днем из всех, что когда-либо были.
Мы встретили замученного, избитого, испуганного мальчика. Он не мог ответить на вопрос что с ним случилось. До моего дома оставались считанные метры. Сосед куда-то пропал из виду.
Глаза испуганного мальчика смотрели сквозь меня в никуда. Единственное, что смог выговорить этот мальчик, было: «зачистка».
Я побежал домой, она пошла вслед за мной.
Ворота были открыты. Во дворе никого.
Ни людей, ни животных, ни пения птиц.
Считайте это самым СТРАШНЫМ днем, что когда-либо были.
Я зашел в дом. Сердце заколотилось. Любовь всей моей жизни, моя самая родная, моя самая любимая, мой самый дорогой человек — моя мама — она лежит на полу. Никогда больше я не поговорю с ней. Никогда больше я ее не обниму. Никогда больше я не увижу той улыбки, которая была на ее лице, когда она меня провожала. Моя мама. Сейчас она нужна мне больше всего. Вместе с ней умерло все — умерло счастье, умерла радость, умерло умиротворение. Моя мама была синонимом всего этого. Сейчас у меня к тебе только одна просьба — приходи во сне ко мне, мама. Приходи каждую ночь, приходи всегда. Не оставляй меня. Я люблю тебя, мама.
Я сидел, сильно обняв тело мой матери. Она никогда теперь не обнимет меня в ответ. В двух метрах от меня на кровати лежит бездыханное тело моего любимого братика. Куда пропал мой отец, я не знаю до сих пор.
Я люблю тебя, мама.
Я люблю тебя, папа.
Я люблю тебя, мой братик.

Представьте, как колечко падает на бетонный пол, и узнаете какой звук я услышал в эту секунду на улице. Держа в объятиях тело матери, я повернулся в сторону открытой двери. Моя жена, которая шла за мной, зацепила одну из оставленных после зачисток мин.
Мощный вз рыв. В меня летят осколки, пыль, камни, дым и кровь. Я накрываю лицо рукой, чтобы от них защититься.
Я потерял всех.
Считайте меня самым одиноким человеком, который когда-либо жил на земле.